Ирина Шухаева. Фрагмент книги “Хлопнуть дверью”
Красная куртка, желтые цыплята, Богородица во ржи
Я боялась возраста 42 года. Наверное, с момента папиной смерти, ему было 42. Он был младшим из четырех братьев, ушел первым. Потом следом все остальные. На похоронах (разных) в мозгах начало оседать слово «проклятие» и «нельзя рожать мальчиков». Папа был врачом от Бога. Мечтал стать хирургом, стал детским психиатром. Маме звонили родители его пациентов и спрашивали: как нам теперь жить без него? Мне было 13, сестре – 5.
Начали жить. Показной оптимизм и веселье, старательная жизнь для мамы и сестры, искренняя вера в идеальный брак родителей и схема: я много делаю, я скрываю слезы, у меня все будет.
С папиной смертью пришли стихи, написала штук 600 всего (нудятина редкостная), из них около 50 я и сейчас считаю приличными. Хотела в Литературный (всегда), но мама сказала: кто тебя будет кормить? И я получила первое химическое образование с компьютерным уклоном. Потом вышла замуж, родила дочь и поступила в Литературный. Закончила.
Потом развелась, муж выбрал водку (та же схема ухода от жизни), в моей жизни появился мужчина (ах, безобразие, женатый, он же тебя не заберет из нашей густо населенной квартиры и содержать не будет). До замужества были еще занятые – кто другими женщинами, кто великими делами.
Не забрал, но практически содержал. Когда он умер, моя родная подруга сказала: он любил тебя так сильно, что заставил тебя полюбить себя. Береги это.
Он говорил: я не приду к тебе умирать (не верила – врал, гад, не хотел принимать решение). Говорил: я не дам тебе меня хоронить. Не дал. Сын его старший позвонил и сказал: папа умер. А я уже такое слышала.
Мне было 42. Боялась я, а умер он.
Родители были ровесниками. Меня всегда пугало, что я слишком сильно похожа на отца, и я часто слышала, что повторяю его судьбу. Повторила мамину. А у меня дочь.
Как заведенная стала собирать информацию. Мамин отец пропал без вести на фронте в 42‑м году, ему было 24 года. Мой дед по маминой линии умер примерно в этом же возрасте (около 42 лет). В семье рассказывали так: Слава Богу, что сам умер, а то бы расстреляли. Никто никогда не задумывался, что и какими словами говорится. Дальше – больше, очевидная повторяемость. И я то ли пятая, то ли четвертая, и у меня дочь. Картина какая-то мрачная стала вырисовываться.
Я посадила на даче «сад предков». Пионы и люпины. Потому что в именно в этих названиях больше всего букв из имен моих предков. Под корни записочки закопала, что отныне разрешаю им помогать мне расцветать. А все пакости пусть земля забирает. Пионы все ку-ку. А люпины нормально. Важно, что на следующий год мама посадила еще два куста. Она почувствовала вдруг, что розовых не хватает.
Я решила, что я пойду дальше пролетариата (которому нечего терять, кроме своих цепей) – я потеряю эти цепи. Пойду к кому угодно – магам, колдунам, экстрасенсам – пофиг. И стала по ночам один канал смотреть, где всяких таких было много. И однажды увидела женщину – абсолютно нормальную, без какого-либо антуража. Она сказала: я написала пять книг, но я не писатель. Это был мой путь самоисцеления. Я его прошла и теперь знаю, как я могу помогать людям.
Как говорят у нас в кино (я там 5 лет проработала) – я ушла в экран. «Тетя, немедленно иди сюда, мне нужно с тобой поговорить». А что, собственно, говорить? Самую важную информацию я получила.
Буквально через несколько дней моя подруга (еще более заядлый пиарщик, чем я тогда) позвонила мне и сказала, что ее Крестная набирает группу в новую школу народного целителя. И мне это может быть интересно. Я задумалась, пошла на знакомство, потому что нужно было с подругой пообщаться. Но та, пакость, свалила без предупреждения, я опоздала и вошла в комнату на фразе: целительство и творчество – это однокоренные энергетические процессы.
Оп-па! Похоже, это мне нужно. Про творчество. Решила так: допустим, я пойду. Пусть мне мир как-нибудь подмигнет что ли. Звонят мне девчонки из клиники и говорят: Ирина Петровна, пока не переехали, давайте мы вам удалим ваши родинки большие, получится совершенно бесплатно. Тогда «бесплатно» было еще весомым аргументом. Поехала, удалила, реально пошло ощущение очищения тела.
Начала учиться.
Так вот, на первом сеансе, после произнесения простой и понятной установки «взгляд внутрь себя, я излучаю любовь» я оказалась запертой в большой комнате тарутинского дома (это село, где я бывала в детстве) с крысами, поломанными вениками, гнилым змеями и жуткой вонью.
Дикая головная боль, тошнота, боль в желудке. Сказать, что мне стало плохо – это ничего не сказать. Антонина Васильевна сказала, что поражение такое сильное, что возможно, мне лучше уйти с ее программы. «Вот уж, дудки, — подумала я. – Сама только что сказала, что если человек к тебе попал, то у тебя есть силы и знания справиться с его проблемами. Так что будем делать». И я делала, как велели, дома медитации и упражнения и терпела. И все записывала. «Будет плохо, нужно потерпеть». Я и терпела. Я же не знала, что терплю уже практически невозможное. Ровно прочерченные параллельные царапины на теле, которые йод не берет. Синяки всех цветов и оттенков, постоянные фантомные боли, дурнота, мерзкие запахи.
На следующий день после первого сеанса позвонила Настя: мама, я должна тебя расстроить… И рассказала мне, как ей в то же время стало так же плохо. Хотя она была за городом на шашлыках в прекрасном настроении в зимнем лесу.
Я открылась. Дочь, не задумываясь, сказала: мама, держись, иди дальше. Потому что когда дурнота ушла, мир стал другой. Воздух вкусный, лица у людей светлее и я сама легче. Хочешь, — спросила дочь, — я буду приезжать тебе помогать убираться, мыть посуду, еду готовить, чтобы тебя на все хватило? (Держите меня все Святые сразу… придется работать).
А уже на следующем сеансе распахнулась форточка, и в ту комнату ворвался луч солнца и очень свежий воздух, как бывает в деревне после грозы.
И началась целая жизнь. Я выгоняла крыс, подметала пол, мыла и пробовала открыть окна. Вспомнила темную икону Богородицы с лампадкой, мыла, пробовала зажечь свечи. Потом возле дома появилась жуткая черная баба, я ее прогоняла, она проходила сквозь меня и оказывалась в доме. Однажды она давила меня на дороге возле дома. Она была большая, а я маленькая – уворачивалась и дразнилась. Я становилась сильнее, но я не знала, как с ней справиться.
В другой раз она стояла напротив меня у колодца. Мне надоело это противостояние, я обернулась к ведру, увидела на его дне серебряный крестик и окатила себя. Баба исчезла.
Я в Ашане в тот же день купила ведро, в церковной лавке — крестик, и принялась окатываться. Поехала на дачу. Ведро там есть, и колодец тоже. Но в электричке я поняла, что крестик остался в домашнем ведре. А свой для этого снимать было неправильно. Собралась расстроиться. В это время вошел глухонемой, он продавал гематитовые крестики с железным распятием. Так я поняла, что мир меня очень даже поддерживает, я все делаю правильно.
(Недавно, на мамин день рождения, я отвезла ее в Тарутино, она этого хотела, потому что очень давно там не была. Колодца уже нет, но мама рассказала, что вода из белобородовского колодца была знаменита на всю округу своими целебными свойствами. Белобородовы – предки. Про воду я не знала.
В тарутинской церкви меня хотели крестить, но батюшка, хоть и был папиным постоянным собеседником, затребовал адрес места работы… Батя, говорят, изрядно сквернословил в святом месте.
Поехали когда с мамой, вдруг не вовремя критические дни случились – в церковь не попала, дочь сходила. Были после этого с подругой ранней весной – закрыта. Еще идет процесс).
А тогда у меня в течение недели украли из сумки кошелек и диск со всем архивом, и я, расстраиваясь, сразу поняла – это черной бабе на дорогу и для размышлений.
Потом комната очистилась и задышала, дом преобразился. Он стал светлым теремом, где все время пекли калачи. (Да, я знала, что мои предки пекли калачи, весьма популярные в том районе калужской губернии).
Потом я стала видеть, как черная баба медленно уходит в сторону церкви, и там, на ее пути, то идет дождь, то светится радуга.
Я нетерпежка и торопыжка, решила добавить других техник, чтобы скорее пришли в мою жизнь ощутимые хорошие результаты. И едва я начала делать другую работу, как возникла черная баба и дала мне знать: не торопи меня, как умею, так и ухожу. Я с уважением согласилась. Уходит же!!!
На следующем этапе обучения мои способности стали очевидны, с Настей я слукавила и сказала, что АВ велела ей тоже пройти всю программу — и базовые медитации, и путешествие на дно моря, и путь в гору, и прошлые жизни. Сама с ней работала. АВ просмотрела все мои записи, и я получила желаемое заключение: девочка твоя чистая. А вот тебе…
— Не надо, я поняла.
Я поняла, что всех моих женщин нужно очистить, как хотелось с ними поработать. Но меня же немедленно сдадут в поликлинику для опытов… Сестра-то психиатр.
Тогда я быстро подобрала похожих по типу женщин, взяла в работу. Каждый из целительных процессов посвятила какой-то из своих родных женщин. Для участниц результаты превзошли все ожидания.
В моей семье стали стихать конфликты. Настя легко бросила Пед и поступила в Лит. Все-таки я в буквальном смысле передала ей это с молоком матери (кормила, когда сдавала экзамены).
Потом сестра сообщила, что развелась с мужем и возвращается к маме.
Я набралась храбрости и пригласила ее на разговор. Конечно, была угроза картинки из известной песни: “тут примчались санитары, и зафиксировали нас…”
Сестра была лояльна, поздравила меня с хобби. Сказала, что все, что я несу про родовые негативы и работу с энергией, имеет научное психологическое объяснение. Но она – нет. Она привычными методами будет справляться. Но уходя, она обронила: я знаю, что правда за тобой. Я часто в семейной терапии делаю все правильно, а щелчка – нет. И потом, ведь у тебя же много знакомых женщин, на всю голову ебнутых, разведенных, с одним сыном. Работу с одной из них посвяти мне, пожалуйста.
Я так и сделала. И почувствовала свою силу для себя. Целительный механизм заработал.
Моим первым энергетическим пациентом была подруга психолог. Это было самое суровое испытание. Вот кто научил меня верить в себя и любить свое дело! (без справок и дипломов).
А жизнь в тарутинском доме продолжалась. Преобразились сени и чулан (темный и сырой, где я провела на сундуке много часов наказания в детстве), сундук стал богатый и там лежит мое приданное, я знаю.
После очередного этапа очистки родовой памяти над домом появилась группа женщин, они все в светлых косынках и улыбаются мне, машут руками, когда я нарисовываюсь.
Совсем недавно, в медитации обращения к энергии женского рода, мама открыла для меня дверь тарутинской церкви.
И вот однажды я оказалась на заднем дворе, в красной куртке (я очень хорошо помню себя такую из детства) и за мной строем ходили цыплята. А над полем парила Богородица, в коричневатом одеянии и без младенца, меня это так смутило. Рожь была и васильки мои любимые. И мы с цыплятами. Столько покоя, столько защиты, столько света. Хотелось там остаться.
На следующий день позвонила АВ, пригласила на семинар и на нем рассказывала, что скоро будет праздник «Спорительницы хлебов» или Богородицы во ржи. Показала эту икону. Я и не знала, что такая есть.
Я неделю улыбалась. И все спрашивали: что это? Кто он? Привычно отшучивалась. А иконе до сих пор улыбаюсь.
И девчонку ту вижу. В красной куртке, цыплятами желтыми командует. И у нее получается! И дом рядом, чистый теперь. И Богородица парит над рожью с васильками.