Сайт писателя Ирины Шухаевой

Ирина Шухаева. “Русский быт и нравы в романах И.А. Гончаров или “это пишут из Обломовки”

Здравствуйте, уважаемые зрители. С вами Ирина Шухаева, мы продолжаем с вами говорить о романах Ивана Александровича Гончарова. И сегодня у нас с вами такая немножко необычная программа, как бы говоря современным языком, это такое погружение в обломовщину. Я предлагаю вам послушать, вспомнить и представить себе какие же нравы, порядки и обычаи были в Обломовке и насколько это все сегодня современно или нет, судите сами.

Возьмем сон Ильи Ильича Обломова один из ярчайших  фрагментов романа, один из ярчайших, наверное, такое вот одно из ярчайших бытоописаний 19 века, да и, вообще, всей русской классической литературы, выполненное с добрым юмором, подробно, внимательно, с любовью и, наверное, именно поэтому по-прежнему интересная. Но, во всяком случае, мне точно так кажется, я  половину читала, как будто бы про сегодняшний день. И предлагаю вам тоже подумать, представить себе что изменилось, а что – нет.

Итак, Обломовка. Напоминаю вам, что господин Гончаров совершил кругосветное путешествие. И роман «Фрегат «Паллада», который остался у нас с вами за кадром, исследователи, особенно современные, говорят о том, что там очень много серьезных, психологических наблюдений о том, как образ жизни, природное окружение, климатические условия, нравы влияют на  характеры людей, на их жизнь на то, что с ними происходит. Поэтому мы читаем о том, что это место – Обломовка, где «нет ни моря, ни высоких гор, скал, пропастей, ни дремучих лесов – ничего грандиозного, дикого и угрюмого. Да и, вообще, собственно говоря, зачем оно все это грандиозное, дикое и угрюмое нужно?»

Здесь, «в этом месте строго, как заведено сменяет одно время другое и никогда не бывает такого, что бы вдруг зима пришла вместо лета». То есть это такое природное, вот такая идет природная установка, такой природный, определенный размеренный веками сложившийся уклад. «У нас не может случиться цунами, у нас не может случиться извержения вулкана».

Собственно говоря, сегодня все то же самое и даже «…Грозы не страшны, а только благотворно там: бывают постоянно в одно и то же установленное время, не забывая почти никогда Ильина дня (2 августа, День ВДВ сегодня), как будто для того, чтобы поддержать известное предание в народе. И число и сила ударов кажется, всякий год одни и те же, точно как будто из казны отпускалась на год на весь край известная мера электричества. Ни страшных бурь, ни разрушений не слыхать в том краю. В газетах ни разу никому не случилось прочесть чего-нибудь подобное об этом благословенном богом уголке. И никогда бы, вообще, ничего бы не печатали, если б только крестьянская вдова Марина Кулькова, двадцати восьми лет, не родила зараз  четырех младенцев, о чем умолчать было уже никак нельзя».

Вот такой, так сказать, вход, такая характеристика места, где происходят события. Очень забавный еще такой акцент дает Гончаров на то, что «в этих краях может быть скучно, наверное, поэту. Поэты привыкли любоваться луной, восхищаться и луне сочинять стихи, а в этих же краях никто не знал, что такое луна – все называли ее месяцем. Она как-то добродушно, во все глаза смотрела на деревни и поле, и очень походила на медный вычишенный таз. Напрасно поэт стал бы глядеть восторженными глазами на нее: она так же простодушно глядела бы и на поэта, как круглолицая деревенская девица глядит в ответ на страстные и красноречивые взгляды городского волокиты».

Так что сегодняшнее стремление жить по лунному календарю, оно немножко обломовцам бы не понравилось, они знают все только про месяц. Более того, соответственно такая вот спокойная картина задает некоторую возможность предположить, что люди в этих краях, в общем-то, достаточно спокойные. Если спокойна и равномерна природа, из века в век четыре раза меняет свой характер, свое обличие и какие же жили люди, и как это там все было между собой связано: отношение к природе, к быту и к тому, что происходило в душах, да.

“Тишина и невозмутимое спокойствие царствуют и в нравах людей в этом краю. Ни грабежей, ни убийств, никаких страшных случайностей не бывало там; ни сильные страсти, ни отважные предприятия не волновали их… Всякий знал там самого себя». Вот скажите, пожалуйста, какая не хорошая особенность «каждый знал самого себя». И неоднократно Гончаров это повторяет, что не было дела до того, что где-то там, как-то происходит, что надо что-то обсуждать, надо с чем-то сравнивать. Не надо ничего сравнивать, ты знай себя, зная свое дело, разбирайся в обрядах, соблюдай обычаи, все будет хорошо.

Ну, я бы не сказала, что что-нибудь уж прямо так безнадежно устарело. И действительно мы читаем дальше о том, что люди знали, конечно, знали, что есть кроме их деревни, есть губернские города. В губернских городах есть какая-то жизнь. Знали они еще, что «есть где-то Москва и Питер. Что за Питером живут французы или немцы, а далее уже начинается, как для древних, вообще, темный мир, неизвестные страны, населенные чудовищами и  людьми о двух головах. И поскольку их уголок был почти непроезжий, то не откуда было почерпать новейших сведений о том, что делается на белом свете».

Изредка проходили мимо обозники с деревянной посудой, но поскольку жили они в 20 верстах, то знали они немногим больше, чем наши обитатели. То есть вот такая спокойная, монотонная картина. Не случайно, спустя довольно-таки много-много лет после Гончарова, Василий Розанов скажет, что «русский-то народ не государственный, далее своего двора, максимум, конца деревни, где живет, знать ничего не будет, не хочет, не должен, не заставите». Это противоречит каким-то тем устоям, к которым люди привыкли.

То есть так или иначе, мы возвращаемся в Обломовку. «И у них, как у всех были и заботы, и слабости, взнос подати или оброка, лень и сон; но все это обходилось им дешево, без волнений, крови». Один из самых ярких фрагментов таких вот летних, когда засыпает наконец-то утомленный днем проведенном, как обычно летом в Обломовке засыпают все, кроме Илюши.

Мы видим его совершенно другим жизнерадостным ребенком, который изо всех сил норовит добежать до таки этого вот злополучного оврага, куда закрыт ребенку доступ. И маменьке лень за ним гоняться, вылавливает его няня и вылавливает, как всегда на сеновале, вот где спит собака. Вот на этом, значит, а тяга-то к обрыву она уже такая прослеживается. Все-таки вырастет из Обломова-то Райский и погуляет по обрыву вволю и где-то у самого что-то оборвется. Ну, вот маленькому Илюше страшно надо в овраг. Ему ужасно интересно, что там происходит. Такая картина сна, такой разморенный покой. С такой любовью, с таким знаете вот сочным, как бы вкусом все это описано.

«И главная, конечно, забота в Обломовке была кухня и обед. Об обеде совещались целым домом; и даже престарелая тетка приглашалась к совету. Всякий предлагал свое блюдо: кто суп с потрохами, кто лапшу или желудок, кто рубцы, кто красную, белую подливку к соусу. Какие телята вот утучнялись там к годовым праздникам! Какая птица воспитывалась! Сколько тонких соображений, сколько занятий и забот  в ухаживанье за нею!

Индейки и цыплята, назначаемые к именинам и другим торжественным дням, откармливались орехами; гусей лишали моциона, заставляли висеть в мешке неподвижно за несколько дней до праздника, чтобы они заплыли жиром. Какие запасы были там варений, солений, печений! Какие меды, какие квасы, какие варились варенья, какие пироги пеклись в Обломовке! И так до полудня все суетилось и заботилось, все жило такое полною муравьиною и такой вместе с тем заметною жизнью».

Вот такое вот, как сказать, вообще, конечно, дворянское гурманство все современные кулинарные ток-шоу, ну, в общем, наверное, когда-нибудь освоят все то, чем в полной мере владели наши предки, особенно в Обломовке.

Такое серьезное отношение к еде, к самой трапезе, к тому, как это все должно подаваться, что должно обсуждаться за столом. Все это было очень серьезной частью жизни. Какие блюда, с чем сочетаются, как перевариваются, ну просто целая наука. Ну, покажите мне нашего современника, который, так сказать, равнодушен к тому, что он ест. Особенно если это обильные русские застолья, по-моему, остались такими же популярными.

А дальше мы бы сказали, что Гончаров владеет всеми приемами современной драматургии, потому что он быстро переключает нас в зимнее время года. А зимой что делали на Руси? Зимой всегда рассказывали сказки. И вот мы видим перечень сказок. Понимаем, насколько сильно это повлияло на Илью Ильича, как это где-то помешало ему повзрослеть. Но вот еще общая характеристика того, как люди относились ко всем этим явлениям.

«Страшна и неверна была жизнь тогдашнего человека; опасно было ему выйти за порог дома: того гляди, зарежет разбойник, отнимет у него все злой татарин, или пропадет человек без вести, без всяких следов. А то вдруг явятся знамения небесные и огненные столпы да шары: а там, над свежей могилой, вспыхнет огонек или в лесу кто-то прогуливается, будто с фонарем, да страшно хохочет и сверкает глазами в темноте.

И с самим человеком творилось столько непонятного: живет вроде все хорошо, да и начнет что-то не путное учинять, кричит не своим голосом, бродит сонный по ночам. Терялся слабый человек, с ужасом озираясь в жизни, и искал в воображении ключа к таинствам окружающей его и своей собственной природы».

Ну то есть я бы вам смело сказала, что  современные создатели  всевозможных страшилок и, отчасти уголовной хроники, и особенно всяких мистических и непонятных явлений точно очень подробно изучили быт Обломовки, обломовщины. Создали современный видео ряд и до сих пор нас кормят этими страшилками, а мы так же как жители Обломовки, до сих пор этого всего боимся.

«Сказки не над одними детьми в Обломовке, но и над взрослыми до конца жизни сохраняют свою власть. Все в доме и деревне, начиная от барина, жены его и до дюжего кузнеца Тараса, – все трепещут чего-то в темный вечер: всякое дерево превращается тогда в великана, всякий куст – в вертеп разбойников».

Вот такое серьезное,  трепетное отношение… А сны как обсуждались, боже мой, современные сонники точно отдыхают или половину трактовок берут в Обломовке, где по-прежнему осталось очень много для нас близкого. Удивительно еще, конечно, постаршего воспоминая, Илюши об образовании.

Тут сталкиваются уже, так сказать, обломовская школа любви родителей, о которой можно только мечтать любому человеку, с жесткой манерой папаши Штольца, делать из ребенка человека. И вот тот феномен, о котором много говорят, что Обломов сумел сохранить в себе ребенка до конца своих дней это то, к чему призывают современные психологи, да. Разбудите своего внутреннего ребенка, спросите чем он не доволен. Разрешите какие-то детские комплексы. Помогите себе стать счастливее.

Вот Илья Ильич как-то без всего этого прекрасно обходился.  Он вот это тепло детское… Когда я читала и сейчас перечитывала, как его родители «косили» от учебы, лишь бы дитятко лишний раз поспало, побегало, погуляло и поело. Я честно, я захожусь от зависти. Мне нормальные родители, нормальные люди своей эпохи крепко вбили в голову синдром отличницы, что любят тебя только за то если ты что-то сделал, а вот просто, потому что ты есть и это счастье, вот тут как-то нет.

Мне действительно это не очень помогало, но как в Обломовке любили детей. Не грузили их никакими серьезными вопросами, никаким трудом, никаким решением вопросов о том, что такое жизнь, что такое труд, каково место ребенка в этой жизни. Они не отвечали себе на вопрос, зачем дана жизнь. «Да, бог весть, как дана, так и есть, так и проживем. Не слыхивали они о так называемой многотрудной жизни, о людях носящих томительные заботы в груди, снующих зачем-то из угла в угол по лицу земли или отдающих жизнь вечному, нескончаемому труду».

Но дальше просто, я считаю, шедевр. «Они сносили труд как наказание, наложенное еще на праотцов наших, но любить не могли, и где был случай, всегда от него избавлялись, находя это возможным и должным». Сейчас говорят, что героям литературы, современный стал так называемый, офисный планктон. По-моему, над половиной современных офисов можно смело повесить это высказывание и это по-прежнему будет правдой. Мало-мало что меняется.

Теперь об экономической стороне жизни. Что здесь следует отметить? Что, не смотря на всякое радушие, щедрость и гостеприимство, обломовцы «с удовольствием заколют отличную индейку или дюжину цыплят к приезду гостя, но лишней изюминки в кушанье не положат и побледнеют, если вдруг гость самовольно нальет себе в рюмку вина».

Вообще там денег тратить не любили, и как не необходима была вещь, но деньги на нее выдавались всегда с великим соболезнованием. А если издержка была незначительная, то и более серьезными переживаниями сопровождалась значительная трата. Когда приходилось тратить много денег вопили, стонали, бранились и ругались. И вообще они были глухи к политико-экономическим истинам о необходимости быстрого и живого обращения капиталов, об усиленной производительности и мене продуктов. Они в простоте души понимали и приводили в исполнение единственное употребление капиталов – это держать их в сундуке».

И честно говоря, вот эта экономичность и неприятие всего покупного и привозного, какое-то неудовольствие от трат, оно свойственно и Агафье Пшеницыной и Татьяне Марковне. То есть мы видим, что это все одни и те же корни, это обломовщина, это обломовский быт, это обломовские нравы.

Я пропустила еще там очень хороший пассаж о том, что оказывается  когда вдруг для того чтобы получить мундир стало нужно получать образование, то же с большим недоумением и неудовольствием с этим смирились и стали думать, а как бы так сделать чтобы мундир получался сам собой. То есть, в принципе, конечно, «ступайте сани к царю сами», оно как бы продолжает существовать. Вот так я хотела вам показать что, в общем, не так уж далека от нас  Обломовка и, конечно, «прощай, старая Обломовка, ты отжила свой век», – говорит Гончаров устами Штольца и говорит неправду. «Вся Россия, которая прочитала или прочитает Обломова, не согласится с этим».

Вот к такому выводу более 150 лет назад пришел господин Добролюбов, вот его работа «Что такое обломовщина?» Действительно, одна из самых, наверное,  ярких и очень легко современно читаемых, потому что далека от каких-либо пропагандистских влияний, от какого-то навязывания своего мнения. Это действительно мысли очень умного человека, по поводу талантливых произведений, другого не менее умного человека.

Но вот что важно, сейчас мы с вами будем заканчивать тем, что господин Добролюбов, как бы уже считая Обломова и обломовщину так же, как и господин Гончаров считает таким явлением уже, так сказать, свершившимся что-то от нее останется но, тем не менее, вот она как бы уходит. Мы сейчас с вами можем смело сказать, что ничего подобного. Так вот он сталкивается с тем, что вот не только мы сейчас с вами погрузились в Обломовку, а как бы связь-то она всегда взаимная. Соответственно, из Обломовки к нам тоже продолжают стучать. И вот каким образом.

Если я вижу теперь помещика, толкующего о правах человечества и о необходимости развития личности, – я уже с первых слов его знаю – это Обломов. Если встречаю чиновника, который жалуется на запутанность и обременительность делопроизводства это – Обломов. Если я слышу от офицера жалобу на утомительность парадов и смелое рассуждение о бесполезности тихого шага, я не сомневаюсь – это Обломов. Когда я читаю в журналах либеральные выходки против злоупотреблений и радость о том, что, наконец, сделано то, чего мы давно надеялись и желали, – я думаю, это все пишут из Обломовки. Когда я нахожусь в кружке образованных людей, горячо сочувствующих нуждам человечества и в течение многих лет с неуменьшающимся жаром рассказывающие все те же самые (а иногда и новые) анекдоты о взяточниках, о притеснениях».

«О беззакониях всякого рода, – я невольно чувствую, что я опять перенесен в старую Обломовку…Остановите этих людей в их шумном разглагольствовании и скажите: «Вы говорите, что не хорошо то-то и то-то, что же нужно делать? Они не знают… Предложите им самое простое средство, – они скажут: «Да, как же это так вдруг?» Непременно скажут, потому что все они Обломовы и иначе они отвечать не могут».

Вот таким образом получается, что Обломовка это действительно такое глубинное русское явление, где знали, как воспитывать детей. Существовала масса обрядов, существовала масса традиций. И все это никак не сводится к тому, что обломовщина это про Обломова, который умел только лежать на диване. Нет, тем более что как раз вот там-то он и был счастливым ребенком и каким-то образом умудрился сохранить вот эту детскую чистоту, непосредственность, честность. Сохранил, благодаря родительской любви, благодаря спокойной, размеренной жизни. Отсутствию, как бы сейчас сказали, излишнего чтения, пропаганды глянца, да.

Ведь это и тогда было. Как сказать, предшествующий Обломову Адуев уехал в Петербург весь исполненный мечтаний и у Обломова мечтания были. Но, тем не менее, вот эти суеверия, вот эта прижимистость, да, ведь это современная проблема современных банкиров. Как вытащить деньги именно из русского населения. Потому что другое еще как бы готово с деньгами расставаться то, в общем, у наших с этим делом вот, как у Обломовых – мы верим в сундуке.

Откуда такая мания дачи и культа подсобного хозяйства. Все то же самое, мы готовы быть хлебосольными. Мы готовы быть щедрыми, но только если желательно это не нужно покупать, это можно вырастить, правда, конечно, у нас сейчас нет крепостных.

Бабушка моя всегда говорила, что она не будет покупать дачу, только потому что у нее нет крепостных, хотя она бы с ними очень хорошо обращалась. Жизнь, показанная вот как такая спокойная череда смены времен года. Смена каких-то вот более веселых летних гуляний и долгих зимних посиделок, когда никаких телевизоров, никаких интернетов, книг-то в общем-то не было. Когда собирались, друг другу что-то пересказывали, заново смеялись, заново пугались. Когда действительно между людьми в  обществе существовала настоящая человеческая связь, которую ничем нельзя заменить.

Можно ли при этом говорить, что обломовщина как-то вот это такое явление от которого мы можем отвернуться. Да, не можем, у нас ничего не получится, потому что Гончаров описал практически то, что сегодня происходит. И бесконечное поклонение множеству святых, да. Кто, от кого, в чем помогает и страх тот же самый перед концом свет. Но только тогда боялись вертепа разбойников, что они могут объединиться – сейчас бояться катаклизмов.

Мне кажется, что многие сценарии современных  ток-шоу и документальных фильмов – их написали из Обломовки. Как у Высоцкого все с «Канальчиковой дачи» пишут, ну, вот Гончаров больше 150 лет назад прописал нашу с вами жизнь. Так что Обломовка прекрасно живет, чуть-чуть может быть  видоизменилась. Очень много там было хорошего, а плохое тоже какое-то было историческое, с которым нам трудно расстаться. Мы заглядываем туда, а нам  оттуда пишу, критикуя, возмущаясь и не желая ничего менять. Вот такое интересное явление  описал Гончаров в своем романе. Наше с вами погружение в обломовский мир закончен. Всего доброго, до свидания.

Смотреть программу Ирины Шухаевой “Русский быт и нравы в романах И.А. Гончарова”