2 Ноя 2015

Ирина Шухаева. Смех и православная аскетичность

Ирина Шухаева. Смех и православная аскетичность

Ирина Шухаева. Смех как альтернатива православной аскетичности.
По одноименной авторской телевизионной программе из цикла “Комизм и смех в русской культуре”. 

Здравствуйте, уважаемые зрители. С вами Ирина Шухаева и мы продолжаем говорить о смехе. Темами нашей сегодняшней беседы будут отношение христианства и, особенно, православия к смеху и причины, почему смех всегда воспринимался как определенная альтернатива именно православной аскетичности. И католичество, и протестантство со смехом примирилось гораздо быстрее, чем православие. Именно в православии отношение к смеху очень долго было негативным.
Мы уже говорили, что скоморохов подвергали всяческим гонениям. Были периоды, когда за чрезмерное веселье на территории страны, особенно Москвы, можно было продолжать веселиться в Сибири. Настолько строго предписывалось людям всего лишь улыбнуться, если уж что-то тебя сильно радует, но ни в коем случае не предаваться смеху, не смотря на то, что смех грехом нигде не записан. Почему-то отношение к смеху, в силу природы этого явления разрушать, осмеивать, выпускать на волю человеческие страсти, давать некоторую свободу, православием воспринималось в штыки. 

Помните, мы с вами говорили, что многие задают вопросы вроде: смеялся ли Бог? Может быть, просто нам об этом неизвестно и просто нет никакой информации в Евангелие? Говорили о том, что сегодня священнослужители разных концессий признают жизненную силу смеха, именно жизнерадостного смеха, созерцательного, состояние веселья, благодарности, благодати. Здесь возникает вопрос того самого чувства меры, которое при этом нужно соблюдать. Я приведу слова митрополита Кирилла, когда он отвечал на вопросы, почему считается, что к смеху отношение негативное. Мы православные и получили свое православие от Византии в наследство. Смех важен, как выражение положительных эмоций. Как часто люди говорят: «А если нельзя смеяться, что тогда – все время плакать?» Получается, что ты впадаешь в состояние уныния, а вот как раз состояние уныния и считается грехом. Уныние это тоже страсть, это тяжелое внутреннее состояние, которое передается и на внешность. Если можно попробовать повторить его слова кратко, то получается, что нравственная основа, идеологическая основа христианства – это сдержанность, сдерживание, это обуздание страстей. Поэтому естественно, уныние относится к страсти и с этим тоже следует бороться. И особенно митрополит Кирилл предупреждал о недопустимости безудержного смеха, о котором мы дальше поговорим. 

Давайте посмотрим, насколько основатели христианства и православия по-разному к смеху относились. Вот возьмем Екклесиаста, он нам говорил: «Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше. Сердца мудрых – в доме плача, сердца глупых – в доме веселия…» И тот же самый Екклесиаст утверждает: «И похвалил я веселие; потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться; это сопровождает его в трудах во дни жизни его, которые дал ему Бог под солнцем». 

С одной стороны «сердца глупых – в доме веселие», но опять же «в доме веселие», наверняка имеется в виду то самое безудержное веселие. Все-таки сейчас речь идет уже о средневековом смехе, об утверждении христианства, а на Руси об утверждении православия, когда от языческих обрядов безудержный смех связывался с определенным событием в жизни природы и имел ограниченный, разовый характер. Были некоторые праздники, некоторые обряды, распределенные в течение календарного года, когда человек давал волю накопившейся сдержанности и заодно помогал природе. То христианство и наше с вами православие – это уже совсем другое отношение к жизни и к миру, когда единение с природой отходит на второй план, а на первый план выходит единение с Богом. Наша земная жизнь это, если можно так иронически сказать, некоторая разминка перед той самой жизнью вечной, откуда пока никто не вернулся и не рассказал нам, что же там на самом деле происходит. 

Буду сейчас говорить о Клименте Александрийском, о его произведении «Педагог». Его тоже очень волновала тема смеха. То, что разрешается в любой религии – улыбка созерцания, добрая улыбка, восхищение чуду. Господь сотворил огромный мир. Мы улыбаемся, когда видим, как играют птицы, как причудливо течет вода, улыбаемся хорошим событиям, моментам в отношениях людей мы тоже улыбаемся. На этом хорошо бы и остановиться, оставив смех неистовый и безудержный именно для определенных обрядов. Тогда, как в сегодняшней жизни, мы вряд ли найдем обряд, который позволял бы и предполагал бы такое поведение. Поведение осталось, потребность в таком выходе энергии осталась, а вызывает это скорее осуждение, чем принятие. Так вот что говорил Климент Александрийский в своем произведении «Педагог». «Что человеку сомой природой устроено, того запрещать ему не следует; но и в этом нам свойственном от природы, необходимо соблюдать правовую меру, благовременность и целесообразность. Нельзя же на том основании, что человеку свойственно смеяться естественно, все делать предметом смеха». 

Вот та самая проблема – над чем смеяться можно, над чем смеяться нельзя и кто нам с вами это установил? Как можно остановить мысль, если мы говорим, что чувство юмора, которое вызывает смех не психофизиологический, как от щекотки, а именно от результата умственной, душевной деятельности? Как это можно все остановить? И можно ли это все останавливать? И, тем не менее, и митрополит Кирилл, и представители других религиозных конфессий предупреждают о том, что безудержный смех считается греховным и подлежит осуждению. 

Итак, я вам напомню, что же такое безудержный смех, и какие виды смеха к нему относятся. Прежде всего это знакомое вам выражение «гомерический смех». Это то, как описывал Гомер смех богов на Олимпе. Но они были Боги, у них было много поводов… Они, как вы помните, смеялись над человеческими судьбами. Так вот громкий, неудержимый, изобильный, огромный – это гомерический. Есть еще такое выражение как «сардонический смех». Это смех жертвы, утраты, отречения. Этот смех у греков стал поговоркой в отношении людей, которые смеются в момент своей гибели. Нашли это у Гомера в «Одиссее» и происхождение этого оборота связали с тем, что на острове Сардиния росла особая трава, и люди, употребившие ее в пищу, умирали и их лица искажались судорогами, похожими на смех. 

Есть другая легенда, по которой у древних жителей Сардинии был обычай приносить в жертву стариков. Эта церемония происходила при всеобщем смехе, причем смеялись и те, кого приносили в жертву. Безудержно, наверное, от того что смех сталкивался со смертью именно в этом сардоническом смехе. О том, какое хитрое положение между жизнью и смертью занимает смех, мы еще поговорим. 

Поговорим о том, что в католичестве и в протестантстве, даже по языкообразованию, по форме слов и словосочетаний «святой шутит» или «святой улыбается» достаточно допустимо, достаточно распространено, чего совершенно не было на Руси. У нас глагол «шутит» с прилагательным «святой», который практически уже как существительное воспринимается, в один ряд никак не встают. Издавна прослеживаются отношения к шутовству, к шуткам, к смеху, как определенное проявление нечистой силы, как царство дьявола. Особенно это усиливалось в средние века и до сих пор мы знаем: «Чем черт не шутит». «Пока Бог спит» еще иногда добавляют, а иногда не добавляют. Если что-то прячется от тебя или что-то не получается, это все «бесовские шутки», «бесовские проделки». Большой отклик находила в сердцах людей проблема, что смеяться запрещено, но при этом ментальная способность к иронии огромная. Некоторые исследователи предполагают, что именно разрыв между православной совестью и гениальной способностью осмеивать, насмехаться, развивать это до абсурда, практически довел до безумия и смерти Гоголя. Очень серьезное и очень сложное: смеяться вроде бы нельзя, а если не смеяться, то и жить плохо получается. 

Священнослужители, когда цитируют народную нашу поговорку «Смех сквозь слезы», они говорят что с их точки зрения это хорошо, так как означает, что горе не захватило человека абсолютно, он не впал в уныние. Если он может смеяться, значит, у него осталась надежда на то, что он признает и принимает мир, созданный Богом, хорошим и светлым. И еще кое-что интересное, о чем я вам хочу рассказать – произведение не русской литературы, роман современного автора Умберто Эко «Имя Розы», где есть образ монаха Францисканца Вильгельма, который к смеху относится очень положительно и считал, что «Обязанность всякого, кто любит людей, – это уметь учить смеяться над истиной, учить смеяться саму истину, так как единственная твердая истина, что надо освобождаться от нездоровой страсти к истине». Высказывание немножечко запутанное, но если мы вспомним идеологию юродства с его основной мыслью о непознаваемости и непонимаемости Бога (только в этом истинная вера), то здесь параллель прослеживается, хотя ни в католичестве, ни в протестантстве, то есть во всей Европе такого явления, как юродивых, как вы помните, не знали. Я вам об этом уже рассказывала. 

Интересно обратить внимание на то, что не случайно Эко сделал Хорхе слепым. Мы говорим о смехе, как о способности подмечать что-то необычное. Но, наверное, все-таки смех строится на зрительных образах и человек лишенный возможности видеть, имел какое-то еще и личное право ненавидеть смех, но все его протесты и опасения, высказанные в романе «Против смеха» очень серьезные. Помните, он рассказывает, что да, он может допустить определенный выход смеха. Пожалуйста, церковь разрешает карнавалы, когда можно напиваться, объедаться, предаваться оргиям. Накапливается у вас лишняя энергия да, пожалуйста, но не более того. А проблема как раз заключается в том (вы помните речь идет о комедии Аристотеля), что эта книга несет в себе гораздо более опасную для людей информацию. Что говорит автор устами слепого Хорхе? «Смех освобождает простолюдина от страха перед дьяволом, потому что на празднике дураков и дьявол выглядит бедным и дураковатым, а значит – управляемым». Речь в романе идет о книге, о якобы утерянном трактате о комедии Аристотеля. И когда Вильгельм, наконец, добрался до книги он знал уже, что страницы отравлены, он листает ее в перчатках, Хорхе этого не видит и продолжает яростно обличать смех. И говорит, что «Здесь пересматривается функция смеха, смех возводится на уровень искусства, смеху распахиваются двери в мир ученых, он становится предметом философии и вероломного богословия. Надсаживаясь с хохоту и полоща вином глотку, мужик ощущает себя хозяином, потому что он перевернул отношение власти; но эта книга могла бы указать ученым особые уловки остроумия – они стали бы уловками ученого остроумия – и тем могли бы узаконить переворот». На самом деле он как бы предвидел, насколько серьезным может стать отношение к смеху и как это может повлиять на дальнейшую историю человечества, и насколько это может помешать людям по-прежнему жестко находиться в рамках установленной религии. И один из его финальных выводов: «смех присущ человеку, это означает лишь одно: всем нам, увы, присуща греховность, однако из этой книжки многие распущенные умы, такие как твой, могли бы вывести конечный силлогизм, а именно что смех – цель человека!» 

Постепенно средневековое сознание подходит к такому сложному моменту, что люди издавна пытались осмеивать смерть как факт, вернее «не осмеивать», а пытаться в это время смеяться. Были народы, которые смеялись на похоронах, тем самым утверждая свою веру в жизнь, как бы черпая у смеха определенные силы. Но христианство перевернуло такое отношение, постепенно замечая и продолжая замечать и развивать эту разрушительную способность смеха – если явление может быть осмеяно, оно уже не такое страшное, а люди постепенно подошли к тому, что начали пробовать осмеивать и страх смерти тоже. О плясках смерти, об определенных обрядах и что при этом происходило, я вам в одной из следующих программ расскажу, это тоже интересно. И, тем не менее, такая опасность как раз где-то в средние века уже и появилась. 

К тому же более безудержными и опасными для религии становились и карнавалы. Если их оставили людям как определенный выход энергии, и если раньше люди рядились в животных, мужчины переодевались в женщин, то постепенно отход от земледельческой основы, от животного и растительного мира в сторону осмысления самой жизни человека и того как это происходит, привел к тому, что люди стали устраивать определенные представления. Известно в Европе как на карнавальных шествиях «Масленица» дралась с «Великим Постом», причем то, что люди придумывали для украшения образа Великого Поста и для осмеяния, более чем напрягало священнослужителей: все это способствовало выходу людей за те рамки, куда их старательно запирали. Известно, что была замечена склонность изображать ритуальные убийства: как мясо гонялось за мясником или что-нибудь в этом роде. 

На Руси не очень прижились карнавалы, их пробовали проводить в таком виде, как в Европе. Мы же все время пытались Европе подражать, но дальше дворцовых маскарадов и увеселений дело не пошло. И, тем не менее, если увлекались наши ряженые и какие-то подобия проводили, то потом известны случаи довольно жестоких наказаний. Что там, где-то в 1660 году те, кого выбрали «Царями дураков» так хорошо поглумились над хозяевами Масленичного завода, что сразу же после праздника им обрубили на каждой руке по два пальца и отправили в Сибирь. Постепенно все это тоже переставало уже быть таким обрядом и допущенным разгулом, потому что их наши ряженные стали использовать как повод для сведения счетов, участились нехорошие моменты. Вспомните Ибрагима, которого играл Владимир Высоцкий в фильме «Арап Петра Великого»: когда к нему приходят ряженые, он так искренне радуется и говорит слуге: «Давай накроем стол, давай будем веселиться». А люди пришли, в общем, причинить ему боль и разрушить его дом. Возможность к разрядке и к смеху повернулись совсем нехорошей и злой стороной.

Со средних веков развивается культура путешествия. Постепенно страны начинают обмениваться опытом между собой, смотреть кто, как и над чем смеется и можно ли смеяться в других религиях. Закончить я хочу на оптимистичной ноте. Вы все знаете одного веселого старичка, работой которого было смеяться, а смех может быть единственной молитвой, благодарением. «Японский великий мистик Хотей, которого прозвали смеющимся Буддой. Он один из самых любимых мистиков в Японии, он никогда не произнес не единого слова. Когда он стал просветленным, он начал смеяться. Если его кто-нибудь спрашивал: «Почему ты смеешься?» – он смеялся еще больше и двигался от деревни к деревне. Соберется толпа – он смеется, а смех его был настолько заразителен, что постепенно начинали смеяться все. Почему они смеются? Ведь все знают, когда что-то смешно, то этому есть причина. «Этот человек просто странный, но почему мы смеемся?» – но остановиться не могли. Хотя были обеспокоены: «Что люди подумают? Ведь нет причины для смеха»». 

Помните, Тургенев говорил: «Смех без причины – самый лучший смех на свете». И, тем не менее, люди смеялись и ждали Хотея, потому что за всю жизнь они никогда не смеялись так тотально, с такой интенсивностью, что после смеха обнаруживали – их чувства стали более ясными. Их глаза могли видеть лучше; все их существо становилось светлым, как если бы исчезла великая тяжесть. И люди просили Хотея: «Возвращайся снова», и он шел, смеясь, к другой деревне. И всю свою жизнь, что-то около сорока пяти лет после просветления он так ходил по деревням. Он делал только одно –смеялся. Это было его послание, его Евангелие, его писание, его учение. Он не оставил ни слова, только смех. Надо заметить, что сегодня в Японии никого не вспоминают и не почитают с таким уважением, как Хотея. Не только в Японии это веселый Бог смеха, его еще часто отождествляют и с богатством (хотя говорят, что все Хотеи разные, это другая культура, другие традиции, нужно быть внимательным). 

Если нужен смех, то он всегда найдет свою форму, свой выход. Если люди нуждаются в смехе, то придет смеющийся веселый человек. Нигде вы не найдете у нас улыбок в иконописи, а о том, что нет никаких улыбок или смеха в писании, мы уже говорили. Но, тем не менее, смех в жизни есть! И всегда на Руси все наши поговорки, все наши свадебные обряды, все, что до нас дошло так или иначе было связано со смехом и обязательно было связано с разными оберегами. Была на Руси традиция украшать дома и разными домовенками, и разными подковами, и фигурками: у них целая история. И, как правило, эти фигурки редко бывали мрачными и грустными. Они приходили в дом, чтобы улыбаться, чтобы нас защитить. Конечно, не в правом «красном» углу, как положено, но где-то для них всегда находилось место, так же как в нашей душе всегда находится место для смеха, для улыбки. И если этого вдруг не происходит, значит, что-то разладилось, может быть, надо походить по вспаханной земле, может быть, это поможет. На сегодня наша программа закончена. Всего доброго, до свидания.

СМОТРИТЕ ВИДЕО ИРИНЫ ШУХАЕВОЙ